– Мить! Ты что, обиделся? Подожди! Я же ничего плохого...
– Да всё нормально, Колюнь, не обращай на меня внимания. Тебе и так сейчас паршиво, а тут я ещё со своими соплями, иди к девочке.
– Ты тоже с нами посиди, чего один-то будешь.
– У меня, видать, карма такая.
– Митя!
Не захотел ничего больше слушать, сбежал от меня. Худой такой; высокий, от чего ещё больше худым кажется. Бедный наш Митя. Я вернулся к Наде, уселся рядом на окно, вдохнул прохладный утренний воздух.
– Давай на улицу, что ли, выйдем? Папа всё равно ещё не скоро очнётся, а о том, что ему хуже станет, даже думать не хочу.
Пустой больничный коридор напомнил мне наше первое «практическое занятие». Конечно, не похожи то и это отделения, как небо и земля: там были мрак, грязь, разорение и, извините, убожество, здесь – идеальная чистота и лоск «шикарных условий», а всё ж таки, есть нечто общее: ни души в поле зрения, тревога, растерянность и неопределённость. Как будто мы с Надей одни в целом мире. И на улице то же впечатление – ранее утро, прохожих никого.
– Куда пойдём?
– Сигареты надо купить, пошли палатку поищем.
– Я этот район совсем не знаю, не заблудиться бы.
– Спросим, если что.
– Кого? Посмотри вокруг!
– Сейчас повылезут. Вон.
Я повернул голову в ту сторону, куда она кивнула и увидел женщину с собакой.
– Да. Облом. А мне уже стало казаться, что кроме нас никого не осталось.
– Ты бы так хотел?
Я пожал плечами. В первый раз за много лет, оказавшись вот так, почти один, на незнакомой улице, я снова почувствовал себя сиротой. Олеся и Митя, и добрый пожилой шофёр Юрий Петрович, и папины друзья, и Надина мама – это всё хорошие люди, которые прекрасно ко мне относятся и выручат всегда, и помогут, но какие-то они не обязательные для меня, навроде воспитателей интернатских, близкие, а всё равно чужие. По-настоящему важный и необходимый только папа. Господи! Пусть Надя окажется права! Не принимай его, пока он так мне нужен! Умоляю, отправь обратно, даже если придёт. Я вздохнул, после этой маленькой молитвы дышать стало чуть полегче, поверил, что папу просто так у меня не отнимут.
– Переживаешь? – Посочувствовала Надя и за руку меня взяла.
– Да, страшно за папу. И с Митей нехорошо получилось. Зачем слепил про поездку, кто меня за язык тянул? А с другой стороны, что за детский сад, я же просто так сказал. Нельзя же всерьёз подумать, что я считаю, он из-за Германии расстроился, а не из-за того, что папа заболел. Скажи, ведь не похоже было, что я на это намекал?
– Я вообще ничего не поняла, на что он обиделся? В чём фишка?
– Я тебе не успел сказать, мы в Германию должны были ехать.
– Надолго? Когда?
– Не знаю, на днях, наверное. Да всё уже, ничего не будет, видишь, что творится.
– Тебя учиться, что ли, туда отправляли?
– Нет, просто поездка, типо, на экскурсию. Сначала папа вообще один собирался, по работе. Потом он Митю захотел взять, вроде как, в свадебное путешествие, они недавно вместе, а нигде ещё вдвоём не были. А потом уж и меня решили захватить до кучи.
– Подожди, а этот Митя… слушай, они у тебя что пида…
– Эй, давай поаккуратнее! Выбирай, пожалуйста, выражения. Они всё-таки мои родители.
– А-фи-геть! Не, ну я заморачивалась, конечно, кто такой этот Митя, ну, думала, может, он двоюродный твой, или сводный от первого брака. Но чтобы так! Круто. – Помолчали. Она опять закурила. – Вот ты говоришь: «родители», ты, что этого парня тоже отцом своим, что ли, считаешь?
– Нет, конечно. Я, вроде, вменяемый. Во-первых, он не так давно с нами живёт, во-вторых, он старше меня всего лет на десять. Но как бы тебе объяснить… понимаешь, я вижу, как папа к нему относится, что он значит для папы, и воспринимаю Митю, как часть отца, как будто они теперь единое целое.
– Не, ну я в шоке. По твоему отцу ваще не скажешь. Нормальный такой дядька на вид.
– Не говори глупости, он и есть нормальный.
– А ты вообще-то молодец. Это я, блин, эгоистка сраная. Мама отчима очень любит, и неплохой он мужик, добрый такой. А я всё лаюсь на него. Бедняга, прям жалко щас его стало. Надо это дело пересмотреть.
– Ага, пересмотри.
– Слушай, а Митя реально расстроился. Видал, какие глаза?
– Угу. А я ему чушни всякой наговорил.
– Да ничего страшного. Слышал бы ты, что я отчиму своему говорю. Терпит, как миленький. Ради мамы старается.
– Давно он у вас?
– Года три, или четыре, точно не помню.
– Своих-то детей нет у него?
– Нет вроде.
– А малыша не заводят – тебя, небось, боятся.
– Во я монстр, блин.
– Ничего не монстр, не выдумывай. Скажи им просто, что хочешь брата, или сестру, если хочешь, конечно.
– Хрен знает, в принципе, неплохо бы младшую сестрёнку.
– Вот и скажи, пусть родят, она вас всех объединит. Скажи, что помогать будешь. Я бы тоже не отказался, но у папы уже такой возраст и сердце.
– Раньше надо было.
– А раньше ему со мной забот хватало. А ещё раньше он об этом не думал.
– Мне кажется, нам тоже с тобой поздновато уже.
– В смысле?
– Да своих уже скоро заводить придётся, какие там сёстры.
– Ты что, серьёзно, могла бы сейчас родить?
– Ну не сейчас, попозже чуть-чуть. Года через три нормально. Я считаю, чем раньше, тем лучше, я хочу быть молодой мамочкой. А потом мы сможем быть как подруги, если дочь. А если сын, все будут думать, что я его девушка, ему будет круто.
– Тогда курить бросай, детям это вредно.
– Поцелуй меня.
Пришлось поцеловать, неловко было отказываться.
Митя заехал за нами после колледжа. Вернее, Петрович его завёз, сам он машину не водит.