– Тебя Коля зовут? Пойдём, я тебе покажу, где отдохнуть можно.
– А Митя где?
– Он тоже лёг уже, пошли.
Оставшись один, я посмотрел на часы – половина пятого. Разбудить Надю, или не стоит? Разбужу, пожалуй, нечего дрыхнуть, когда тут такие дела.
– Это я.
– Угу, чё стряслось?
– У папы обширный инфаркт. В больнице лежит в тяжёлом состоянии.
– Сейчас одеваюсь, говори адрес!
– Не надо, что ты.
– Как не надо? Надо. Говори, пишу.
А что? Действительно неплохо, если она сейчас будет рядом.
– Подожди немного, я попрошу Петровича за тобой заехать.
– Окей. Ну всё, я одеваюсь. А, погоди! Хочешь, мама тоже приедет? Поможет ухаживать.
– Нет, что ты! Он в своей клинике, тут очень все стараются.
– Ладно, посмотрим.
Видимо, я отрубился на какое-то время, потому, что смутные тягучие виденья мои прервал окрик знакомым голосом:
– Спокойно, девушка, я родственница самого́!
Вскочил моментально и поспешил на выручку «родственнице». Она обняла меня крепко, пригладила волосы.
– Ну что тут, как?
– Пока ничего нового. Папа в тяжёлом состоянии в реанимации.
– Да, условия тут шикарные, сразу видно. Не то, что бабка моя помирала в гадюшнике.
– Знаешь, мне от этого не легче.
– Понятно дело. Испугался, котёночек мой? Она снова полезла обниматься. Я отстранился, стал рассказывать, как влез на мёртвого папу верхом и давил ему на рёбра, как мог.
– Ты даёшь! Я бы так не смогла.
– Зная тебя, ещё лучше бы смогла. Ладно, пошли ко мне, у меня тут теперь своя комната.
– Круто.
– Ага, во всём отделении кроме нас никого.
– Вообще?
– Врачи, медсёстры. А пациентов всех перевели.
– Ништяк!
Я прилёг на кровать, поджав коленки, так как сил никаких не осталось. Надя сначала села на стул напротив, потом поколебавшись, примостилась рядом со мной. Пришлось подвинуться и ноги разогнуть.
– Мама сказала тебя пригласить, чтобы ты пока у нас пожил.
– Не могу. Олеся обидится.
– Я так и думала.
– Надь!
– М-м?
– Не рассердишься?
– Нет, – ответила она с готовностью, и только потом добавила, – на что?
– Дай мне, пожалуйста, сисю пососать.
Она поспешно стянула свитер сразу вместе с футболкой и лифчиком. Обнажила свои остренькие грудки и буквально запихнула одну из них мне в рот. Пока я сосал, она, обхватив, ногами моё бедро усиленно тёрлась об него, тяжко и хрипло дышала. Мне вспомнилось, как дышал во время приступа Аркаша, но я эту мысль затолкал подальше в подсознание. Минут через несколько она блаженно застонала и прекратила тереться.
– Хочешь, я тебе тоже кое-что пососу?
– Не знаю.
– Давай! Хорошо будет!
Она сползла пониже, по-хозяйски вытащила его наружу. Я смутился:
– Он спит.
– Сейчас разбудим. ... Ух ты! Классненький какой!
Я постарался расслабиться и не думать о плохом. Довольно скоро он стал толчками выбрасывать из себя семенную жидкость, Надя и тогда изо рта его не выпустила, а я почувствовал острое... нет, не наслаждение, нечто слегка болезненное, слишком сильное, чтобы быть приятным и ... не знаю, как передать, но если это был тот самый оргазм, то ничего особенного. Не понимаю, от чего все так с ума по нему сходят.
– Класс, да! – Восторженно вытаращив глаза, прошептала Надя.
Я закрыл свой колбасный магазин, сказал ей:
– Хочешь, поспи. А то выдрал тебя из постели ни свет ни заря.
Она мотнула головой:
– Не знаешь, где у них тут курилка?
– Понятия не имею, кури здесь, нам, я так понимаю, теперь всё можно.
Она раскрыла окно и, прямо как была, топлесс, уселась с сигаретой на подоконник.
– А здорово здесь, да? Я б в такой больничке полежала. А ты?
– Нет, я к казённым домам более чем равнодушен. Этот, строго говоря, не казённый, но принцип тот же. Золотая клетка клеткой быть не перестаёт. С удовольствием бы домой вернулся, но как представлю, что папы там нет, жутко делается. Если он умрёт, я там жить не буду.
– А где?
– Не знаю. Наверное, нигде не смогу без него.
Предположил, она начнёт сейчас что-то вроде того: «он же старый, так и так тебя раньше скончается», приготовился огрызаться. А она глубоко затянулась, выдохнула, и уверенно так изрекла:
– Ясно. Значит, он сейчас не умрёт.
– Почему так уверена?
– Он тебя оставит, только когда ты сможешь остаться. А раньше его и не примут.
– Бог имеешь в виду?
– Ага.
– Никогда не замечал в тебе особенной религиозности.
– Нет, я так, сама по себе тихонько верю, а в церковь не хожу.
Вошёл расстроенный Митя, потёр свои и так донельзя красные глаза.
– Накачали меня какой-то химией. Всё равно не сплю, башка только раскалывается. – Посмотрел на Надю, поёжился. – Ты не простудишься так?
Она молча отбросила сигарету за окно, и так же, как снимала, в один приём, натянула майку со свитером, только лифчик предварительно вытащила. Уселась на место и закурила новую.
– Дай мне тоже, есть у тебя?
Надя протянула ему раскрытую пачку.
Я говорю: «Не знал, что ты куришь». Митя затянулся, закашлялся, через спазм в горле выдавил еле-еле: «Нет. Не курю». Открыл кран, намочил под ним сигарету и в урну выбросил. Потом лицо себе водой обрызгал.
– Олесе надо бы позвонить.
– Давай сам, ладно Коль? Я вообще ничего не соображаю.
Повисла неловкая пауза. Я без всякой задней мысли, просто чтобы не молчать, в конце концов, чтоб разговорить его, отвлечь как-то, возьми и ляпни:
– Ты так хотел в Германию поехать, обидно, что не получилось, да?
Он как-то встрепенулся, но тут же поник, покачал головой, то ли разочарованно, то ли с укоризной, ничего не ответил и ушёл. Я бросился догонять.